Реальная история из российской сельской глубинки. Отец держал взрослую дочь на привязи, как собаку. Заточил ее в загоне для скота. Мать и старшие братья пытались спасти непутевую девицу, но вскоре сами последовали жестокому примеру главы семьи.

Что же такого учудила несчастная девушка, чтобы самые близкие люди сотворили с ней подобную дикость?

Эта история произошла еще во времена Российской империи, прогремела на всю страну и стала достоянием истории. Возможно ли сейчас подобное? Не исключено!

Март 1879 года. Эпоха Царя-Освободителя Александра II.

Ярославская губерния, Мышкинский уезд. Ничем не примечательная деревушка из Средней полосы России. Пахотной земли мало, а скученность населения запредельная. Урожаи чахлые, избы ветхие, нравы дикие.

Тотальная бедность, чиновничий произвол на местах и жестокий патриархальный уклад в крестьянских семьях. Глава семьи – царь и бог, а также судья и палач для жены, незамужних сестер, взрослых и малых детей, невесток, внуков и всех остальных, кто живет в его доме.

Уездный предводитель дворянства господин Опочинин, совершая поездку в родных местах, услышал рассказ от местного крестьянина о том, что в одной из деревень, родители уже много лет держат в заточении родную дочь. Прямо на цепи. Все односельчане прекрасно осведомлены об этом кошмаре, но никто не приходит на помощь.

Опочинину пришлось ехать самому, прихватив заодно полицейского пристава с помощниками и врача земской больницы.

В хозяйстве их встретили нерадостно. В большой, но уже покосившейся избе проживали три поколения семьи Воробьевых. Мать - вдова, занимала почетное место не печи. Внутри ютились двое сыновей, со своими женами и детьми. Все вместе вели хозяйство.

Но проверяющих чиновников интересовал не их быт, а деревянный хлев, примыкавший к избе. Место, где держали скотину.

Вот в ряд идут загоны. В одном корова, в другом теленок, а в самом большом овцы, бараны и ягнята. И наконец, самый маленький закуток.

Внутри, на куче соломы, с кандалами на правой ноге, кутаясь от раннемартовского холода в какие-то тряпки, сидела и испуганно смотрела на незнакомцев маленькая девчушка. По крайней мере, так поначалу показалось господину Опочинину сотоварищи.

Хозяйка заявила, что это ее дочь, причем взрослая, но так и не смогла объяснить, почему девица живет не в отапливаемой избе, а в грязном и промерзшем хлеву. Сама пленница говорила, но с трудом и бессвязно. Земский медик настоял на госпитализации.

Даже для тогдашней России эта история оказалась по-настоящему дикой и скандальной.

Несмотря на внешний вид, освобожденной из цепей Евдокии Воробьевой исполнилось уже 27 лет. Однако и по внешнему виду, и по своим умственным способностям, она действительно смахивала на ребенка. В 10 лет девочка перестала расти, но при этом все положенные возрастные и гормональные изменения прошли, как полагается.

Умом обделена, но всё понимала. Говорила связно, пусть и с трудом подбирала слова. Выполняла по хозяйству простую работу. Росла абсолютно наивной, бесхитростной, скудоумной.

В детстве над ней смеялись, а в молодые годы Дуську Воробьеву никто из односельчан не рассматривал в качестве потенциальной невесты. Так и росла она никому не нужной и отверженной.

Отец иногда поколачивал со злости лишний рот, который теперь навечно останется в его доме, и только мать всегда жалела и оберегала свою кровинушку.

А 8 лет назад грянул гром. Мама обнаружила, что ее 19-летняя глупая дочь, беременна. И уже на довольно позднем месяце. Сама девица даже не понимала, что с ней происходит. Разъяренному папаше безмятежно поведала о причетнике Савелии из соседнего села, с которым забавлялась вдали от людских глаз. Ничего постыдного в этом не видела.

Причетник – это служитель церкви, уборщик и разнорабочий, псаломщик и помощник священника, но лицо не духовное. Проныра Савелий был женат, растил детей, по воскресеньям и праздникам прислуживал в храме, а в свободное время грешил со слабоумной и беспомощной девицей.

Когда отец Евдокии пришел разбираться, заявил, что знать ничего не знает, ребенок не его, умалишенную Дуську «не портил». Так в семье Воробьевых появился еще один лишний рот. А вскоре после родов новоявленная мать сбежала.

Евдокия явилась к Савелию, заявила, что теперь она его жена. Тот выпроводил настырную девицу из дома, отвез к ее родителям, но, как, оказалось, продолжал пользоваться ее доверчивостью и непониманием. Свидания в ближайшем лесу или в овраге продолжились.

Опозоренный на всю деревню Воробьев-старший больше терпеть не мог. Сначала применял кнут, но взрослая дочь все равно сбегала к своему «ненаглядному». И тогда однажды взял веревку, отвел ее в хлев и накрепко привязал к ограде. Отныне она стала пленницей.

С нее сняли верхнее платье и обувь, оставив лишь холстинную рубаху и сарафан. Вместо кровати, а точнее полатей в избе, копна сена или соломы. Вместо тепла печи, ненужные тряпки, брошенные ей зимой. Здесь же ела, что приносили, здесь же было и отхожее место.

Все жители деревни знали, о том, что односельчанин устроил тюрьму для родной дочери и никого это не коробило. С нагулявшими только так и нужно поступать. О том, что человек не осознает свои действия, никого не интересовало. Лечить ее тоже никто не собирался.

А через год хозяин скончался. Сердобольная матушка и старшие братья выпустили непутевую дочь на свободу. И она тут же убежала навстречу к любимому. Женатый причетник не прочь был продолжать встречи без всяких обязательств, ухаживаний и подарков.

Воробьевых загулы Евдокии поначалу не сильно смущали, а вот их последствия оказались неприемлемы. Девица снова забеременела и родила, а потом принесла и третьего ребенка.

Надо сказать, что все трое детей родились вполне здоровыми и без признаков слабоумия. Все выжили и воспитывались в семьях старших братьев своей матери, наравне с их собственными детьми. Незаконнорожденных детей никто не бил и не притеснял, по крайней мере, больше, чем других.

Попытки братьев поговорить с Савелием не удались. Тот отнекивался, несмотря на кучу свидетелей их отношений, и при этом кивал на холостых парней из деревни Воробьевых. Прослышав о любезностях Евдокии, и другие подлецы стали пользоваться ее простодушием. А сама девица никому не отказывала. Так что, кто был отцом третьего ребенка, никто не знал.

Семью девушки подобное не устраивало. Плодить лишние рты, когда и сама особо к работе непригодная, такое в старину долго терпеть не могли. От Евдокии и от ее детей вполне могли навсегда избавиться свои же братья, в лесу или в болоте. Но «пожалели» сестрицу и воспользовались жестоким методом отца.

22-летняя Дуся Воробьева вновь стала жить в хлеву на привязи. Однажды сбежала, после чего веревку ей заменили железной цепью. В хлев заходили все члены семьи, но с дочерью общалась только мать. Остальные только если еду поднести, да пол почистить и соломы бросить. Племянники откровенно смеялись и издевались над ненормальной тетушкой.

В следующие 6 лет Евдокия почти разучилась говорить, полностью потеряла связь с реальностью, по сути, превратились в того, кого и содержат в хлеву – в животное. В больнице, после освобождения, ей помочь уже не могли.

Лишь благодаря связям предводителя дворянства Опочинина, ее освободителя, девушку удалось определить в один из редких для того времени домов для умалишенных. Ее семья никогда бы не смогла бы осуществить подобное.

Кстати, Опочинин пытался и детей Евдокии изъять, чтобы передать в воспитательный дом, но тут семья Воробьевых воспротивилась, а сельская община их поддержала. Малышей оставили родным дядям.

Тем более, что никакого суда над матерью и братьями не случилось, хотя следствие велось. Только вот предъявлять оказалось нечего.

Свидетели молчали, а потерпевшая не могла говорить вразумительно.