В самом конце 1878 года началось (из Варшавы) одно довольно примечательное путешествие. Человеку, который в это путешествие отправился, предстояло проехать через всю Россию — на поездах, на перекладных, на речных и морских пароходах, чтобы добраться до Камчатки, где он должен был работать врачом. Путешествие заняло более семи месяцев. В Петропавловске наш путешественник оказался в июле 1879-го.
Маршрут такой: Варшава — Санкт-Петербург — Нижний Новгород — Казань — Пермь — Екатеринбург — Тюмень — Томск — Иркутск — Нерчинск, — Сретенск — Благовещенск — Радеевка — Хабаровка — Камень-Рыболов — Владивосток — Петропавловск-Камчатский.
Однако дело в том, что человек этот, проехавший Сибирь насквозь, к тому моменту отлично ее знал и даже успел стать исследователем животного мира озера Байкал с мировым именем. В первый раз он оказался в Сибири как ссыльный, но, получив свободу, лишь год с небольшим прожил в любимой Польше. Очень уж его тянуло продолжить исследования.
Едва ли многие из тех, кому удалось из Сибири вырваться, стремились туда вернуться. А этому еще и хлопотать пришлось, — чтобы получить место, жалование и право приглашать с собой помощников, пришлось приложить усилия, чтобы снова оказаться там, куда его прежде сослали, как государственного преступника.
Путешественника звали Бенедикт Дыбовский.
Бенедикт Дыбовский во время ссылки
До каторги
Родился 30 апреля 1833 года в польской дворянской семье, в имении Адамарин (сейчас это Беларусь). Сельское детство, затем — годы учебы. Дыбовский рано определился с карьерой, он с юности решил стать ученым-биологом. Соответственно, его ждал медицинский факультет какого-нибудь европейского университета — собственно естественнонаучных факультетов тогда не было. Семья без восторга встретила его выбор — кичливым шляхтичам роль врача особенно достойной не казалась.
Но до университета — Минск, сначала пансион, потом гимназия, полуподпольный кружок филаретов, где молодые люди спорили о политике и мечтали, естественно, освободить отечество от русского гнета. Затем — Дерпт, с учебой все отлично складывается, профессора-немцы отмечают талантливого поляка, его диссертационная работа «О пресноводных рыбах Лифляндии» получает золотую медаль. Но в Дерпте преподают на немецком и традиции хранят тоже немецкие. Всякий уважающий себя студент, рискуя отчислением, должен драться на дуэлях. После одной из таких дуэлей, где Дыбовский был секундантом, его и отчисляют, не посмотрев на заслуги и успехи.
Пришлось переводиться во Вроцлав, оттуда — в Берлин, в Берлине Дыбовский закончил образование и получил ученую степень, затем вернулся в Дерпт и защитил еще одну докторскую диссертацию. В Дерпте училось довольно много поляков, и, разумеется, они тоже объединялись в подпольные кружки. Дыбовский в этих занятиях принимал участие и едва не попал в ссылку, но тогда (это было в 1861-м), среди влиятельных профессоров нашлись люди, сумевшие его защитить.
Его звали работать в Краков (в то время Краков — Австрия), предлагали кафедру в университете, но австрийское правительство не позволило принять на работу поляка с репутацией заговорщика: Вена не собиралась по пустякам ссориться с Петербургом.
В 1862-м он перебрался в Варшаву, преподавал в Главной школе (так тогда называлась бывшая Медико-хирургическая академия; фактически — университет с четырьмя факультетами, все российские университеты были устроены так же). Варшава готовилась к очередному восстанию, Дыбовский, естественно, быстро установил контакты с подпольем, и когда восстание вспыхнуло, оказался в числе его руководителей. Заседания Национального правительства повстанцев проходили в его кабинете в Главной школе. После разгрома восстания его арестовали, и несколько месяцев ученый ждал приговора в одном из казематов Варшавской цитадели. С учетом заслуг приговор предполагался максимально суровый — повешенье.
Повезло. За Дыбовского снова вступились немецкие профессора (есть слух, что им удалось дойти до Бисмарка, и перед русскими властями хлопотал всесильный прусский канцлер). К тому же царь решил проявить милосердие, и дал добро на казнь лишь 5 арестованных. Дыбовский был хоть и заметной фигурой среди повстанцев, но все же — не самой крупной.
Кстати, сам он в мемуарах намекает, что от смерти его спасло чудо — вроде бы, собрались уже вешать, да не нашлось палача. И только потом были хлопоты берлинских коллег и царская милость.
Каторга Бенедикт Дыбовский. Вид на этап
Царская милость — 12 лет каторги без права после отбытия срока жить в центральных губерниях, и уж тем более — в Польше. Этап — 8000 километров. Любопытно, что Дыбовский — фанатик науки и немного педант (немецкая университетская закалка!) с неизбежным злом смирился, на судьбу особенно не сетовал, и переживал только, что ему не удастся в ссылке заниматься исследованиями. Животный мир Сибири и Дальнего Востока тогда был изучен плохо, к тому же ему, как поклоннику теории Дарвина, очень хотелось изучить представителей коренных народов Сибири, чтобы сравнить их с европейцами. А сильнее прочего будоражил его воображение Байкал, о котором прежде доводилось только читать. Дыбовский сразу же вступил в переписку с местными учеными, рассчитывая на их поддержку.
Русская бюрократия работала неспешно, и довольно долго (кстати, по нашим понятиям, еще и в сравнительно комфортных условиях) Дыбовского держали в Иркутске. Но в конце концов он оказался в станице Сиваково, где создали специальную тюрьму для ссыльных поляков. Заключенные там строили баржи, но, видимо, работой их все-таки не перегружали: Дыбовский не только начал исследования флоры и фауны вокруг станицы, но и создал целый кружок, участников которого увлек своей страстью к науке.
Кстати, среди разнообразного сибирского начальства, в том числе и в тюремной системе, тоже было много поляков, — из числа потомков тех, кто попал в Сибирь после предыдущих восстаний.
Ученому повезло — власти решили организовать курорт при минеральном источнике в поселке Дарасун. Дыбовскому — который формально оставался ссыльно-каторжным — предложили следить за строительством, а потом занять должность врача при курорте. Кстати, врачом он оказался очень хорошим, его ценили, ехали к нему издалека, и он сумел обрасти связями не только среди ссыльных, но и среди чиновничества. А поселок Курорт-Дарасун существует до сих пор, и санаторий, начало которому положил Дыбовский, до сих пор действует.
Култук, дом Бенедикта Дыбовского
В 1868 году сбылась его мечта — ссылку и каторгу заменили на поселение в деревне Кутлук, а это — берег Байкала! Он продолжал врачебную практику, но главными стали занятия наукой. Лимнологическая (озероведческая то есть) школа, больше десяти привлеченных сотрудников, едва ли не первые в истории профессиональные исследования флоры и фауны Байкала, статьи в ведущих европейских журналах, золотая медаль Российского географического общества. Бывший каторжник Дыбовский становился настоящей знаменитостью.
В 1869-м правительство учредило специальную экспедицию для изучения Сибири и Дальнего востока (главной задачей ее было ответить на вопрос — подходит ли Владивосток для того, чтобы построить там верфи и основать базу флота, или предпочтительнее другое поселение — порт Посьет). Генералу Ивану Сколкову, который руководил экспедицией, нужен был врач и натуралист, ему порекомендовали Дыбовского. В ходе путешествия ученый продолжал исследования, а также лечил больных, беседовал с рядовыми казаками, описывал их жизнь и быт.
Кстати, во Владивостоке Дыбовский жил на квартире у местного полицмейстера, Михаила Киселевского, — когда-то они вместе учились в гимназии в Минске. И это — тот самый Киселевский, который чуть раньше вывез из Иркутска девицу Башкирову, о невероятных приключениях которой — как раз со слов Дыбовского — «Север» уже рассказывал.
Пользуясь новыми связями, позже Дыбовский получил разрешение на еще одно путешествие — в научную поездку на Амур. С двумя друзьями, ссыльными поляками Годлевским и Янковским, на самодельной лодке он еще раз дошел до Владивостока.
Были еще путешествия, выходили книги — в России и в Европе, а в 1877-м его амнистировали и разрешили вернуться в Польшу.
Сибирь и Камчатка Петропавловск-Камчатский. Фотография Бенедикта Дыбовского.
В Варшаву он вернулся ученым с мировым именем, его ждала блестящая карьера, его приняли бы в любом университете Европы, но он принял решение, изумившее всех: Дыбовский хотел вернуться в Сибирь и на Дальний восток, чтобы продолжить исследования. На этот раз его влекла Камчатка. Причем интересовал его не только животный мир, но и коренные жители — их история казалась ему чем-то похожей на историю поляков (две окраины империи, одна цивилизованная, другая — дикая, но везде — безжалостный русский гнет, так он думал и об этом хотел писать).
Ученый очень детально — временами даже не без занудства, извините за прямоту, — описал это свое новое путешествие. Фрагменты дневника он посылал брату (доценту Дерптского университета). Но именно благодаря дотошности и въедливости профессионала, привыкшего к строгим классификациям, мы в больших подробностях можем представить себе жизнь Сибири в конце XIX века.
Цивилизация кончается вместе с железной дорогой. Дальше — кажущийся бесконечным путь на перекладных, очень плохие дороги, опасные зимой, почти непроезжие весной. Ямщики — иногда веселые и зажиточные, с прекрасными лошадями, а иногда — нищие и опустившиеся. Все просто — мир делится на пьющих и не пьющих, и те, кто не пьет, даже в диких местах могут обеспечить себе сносную жизнь (вопросами религии Дыбовский не интересовался, и судя по всему, просто не понял, что зажиточные трезвенники, на которых он натыкался, — это старообрядцы).
Склонным к рюмочке наш ученый читал долгие и немного смешные проповеди о вреде пьянства. И сокрушался, понимая, что не очень-то его проповеди хотят слушать.
Петропавловск-Камчатский. Городской сад
По дороге продолжал исследования, лечил больных (принципиально отказываясь от платы), встречался со старыми знакомыми — ссыльными и чиновниками. Читая отчеты об этих встречах, начинаешь понимать, насколько важными в деле освоения Сибири оказались политические преступники — и не только поляки, разумеется, хотя с поляками Дыбовский общался особенно активно. В редких и небольших городах за уральским хребтом лучшие гостиницы и рестораны принадлежат бывшим ссыльным, лучшие магазины — у ссыльных, даже первые фотографические ателье тоже открывают ссыльные. Лучшие врачи — ссыльные, лучшие учителя — ссыльные…
Дыбовский, кстати, и сам увлекался фотографией, и некоторые его работы уцелели, и мы теперь благодаря его стараниям можем видеть, как выглядели русские поселки в диких краях.
Больница для прокаженных и больных сифилисом в Петропавловске на Камчатке. 1879. Фотография Бенедикта Дыбовского
Кипящий, живой, растущий мир, и тут же — беспросветно пьющие и кутящие чиновники, отбросы центральных губерний, которых отправили в Сибирь на новые должности, и которые иногда месяцами ждут назначения, развлекаясь грязными дебошами… Но такие — не все. Дыбовский, польский повстанец, никакой любви к российской власти, разумеется, не питал, но среди представителей этой самой власти умел видеть достойных людей, отдавал им должное, находил совсем не злые слова.
Первая часть описания этого путешествия неоднократно издавалась. На русском тоже — в переводе А. Бортновского в Вятке, в издательстве «О-Краткое» в 2021 году (Бенедикт Дыбовский. «О Сибири и Камчатке»). К сожалению, только эту, первую часть успел подготовить к печати сам ученый (первое издание — 1912 год). Вторая — с описанием жизни на Камчатке, видимо, погибла вместе с изрядной частью архива ученого во время Варшавского восстания — на этот раз против гитлеровцев.
После России Бенедикт Дыбовский. 1906 г.
На Камчатке Дыбовский работал до 1884 года, затем вернулся в Европу, ему предложили кафедру в Львовском университете (то есть, конечно, в Лемберге, это, напомню, Австрия). Больше никаких путешествий Дыбовский не предпринимал, если не брать в расчет единственную поездку на курортное озеро Балатон. Женился, работал и — помимо прочих дел — стал одним из самых популярных польских публицистов. Боролся против пьянства и азартных игр, а также — за женское равноправие. Будучи убежденным атеистом, умудрился поссориться с католической церковью.
В 1910-м умер его брат Владислав (тот самый, кому ученый посылал свои письма из путешествия по России). Дыбовский хотел похоронить его на родине, рядом с предками. Однако священники похороны на кладбище запретили, потому что Владислав тоже не скрывал своих атеистических взглядов. Тогда Дыбовский принял другое решение — брата он похоронил в одном из родовых имений, в саду. Похороны превратились в настоящее шествие, а возглавлял эту демонстрацию сам Бенедикт Дыбовский. Вся польская пресса писала о событии, и церковные иерархи, конечно обиделись.
И не забыли обиду. Дыбовский прожил очень долгую жизнь. Он умер — уже во Львове, а не в Лемберге, в Польше, а не в Австрии — в 1930 году. Львовский епископ запретил хоронить известнейшего из польских ученых в освященной кладбищенской земле. Скандал и позор! В конце концов епископ гнев чуть смягчил, но позволение дал только на похороны на пятачке неосвященной земли рядом с кладбищем и отдельно распорядился, чтобы никто из представителей духовенства в церемонии участия не принимал. И тогда командующий гарнизоном Львова, генерал Болеслав Попович, приказал армейскому капеллану, который подчинялся военному, а не церковному начальству, возглавить процессию. И снова похороны превратились в демонстрацию, и хоронили Дыбовского как героя.
Это, конечно, просто рассказ о яркой и насыщенной жизни, о человеческой страсти, ведь страсть к науке — тоже страсть… Но, может быть, тут вот еще о чем можно задуматься: история Бенедикта Дыбовского показывает, что царское правительство — о котором много всего недоброго можно, разумеется, сказать, даже не будучи ссыльным поляком, — умело ценить и тех людей, которых считало врагами. Советская власть этот навык потеряла, нынешняя российская искать не спешит.
